Убийство Юрия Буданова и запросы от чеченских следователей в федеральные структуры с просьбой выдать данные военных, служивших в Чечне, вновь обострили вопрос о последствиях внесудебных казней на Кавказе. Российские ветераны опасаются мести, эксперты говорят о необходимости использования опыта «комиссий правды», действовавших в Аргентине и ЮАР.

Бывший спецназовец ГРУ Дмитрий подыскивает себе травматический пистолет или «чего потяжелее», после того как прочитал в газете, будто грозненские следователи собирают личные данные федералов, прошедших чеченские кампании. Дмитрию тревожно: допросы боевиков, которые он с пристрастием вел на военных базах в 90-х, квалифицируются следователями по ст. 111 УК РФ – причинение тяжкого вреда здоровью. Сейчас Дмитрий обзванивает сослуживцев, дабы решить, как поступить.

«Я вообще не понимаю, что дальше делать. Сначала Буданов (Юрий Буданов, бывший полковник, убитый при таинственных обстоятельствах в Москве в июне этого года) убит, потом нас «чехи» разыскивают. Я не верю, что когда-нибудь какой-нибудь военком за бутылку водки не даст чеченцам мой адрес. Что ж, хорошо, что у меня нет семьи – переживать надо только за себя», – через паузу говорит спецназовец.

Сканы тринадцати запросов от чеченских следователей в федеральные структуры с просьбой выдать данные военных, служивших в Чечне, вызвали живейшее обсуждение: военные задумались о личной безопасности, жертвы тысяч пропавших в Чечне надеются найти виновных, а политики заговорили о необходимой амнистии для офицеров и солдат.

Война, которую власти уже более десяти лет называют «контртеррористической операцией», по-прежнему раскалывает общество на «чужих» и «своих», говорят социологи. Правозащитники же напоминают, что тысячи неотпетых погибших и десятки тысяч «федералов», чья судьба теперь зависит от защиты Минобороны, не позволят решить проблему подполья на Кавказе и терактов в остальной России.

В реальности запросов должно быть не 13, а тысячи. В следственном управлении по Чечне рассказывают, что в производстве лежит около 200 уголовных дел о похищениях и убийствах мирных жителей. Еще около тысячи приостановлены. По данным правозащитного центра «Мемориал», речь идет как минимум о трех тысячах нераскрытых дел.

Три года назад, когда в правительстве Чечни поняли, что регион стал одним из основных поставщиков жалоб на нераскрытые преступления в Страсбургский суд, в местном СК был создан специальный отдел № 3 по расследованию особо важных дел №3, куда стекаются все «висяки» по похищениям.

Большая часть запросов, взбудораживших российское общество, будто составлена по одному лекалу. Сначала фабула: «неизвестные лица в камуфлированной форме, в масках, вооруженные огнестрельным оружием»… «проникли в дом»,...«увезли в неизвестном направлении», а затем идут вопросы: «имеются ли сведения о дислоцировавшихся подразделениях», «прошу указать номер части» и т.д.

Сотрудник «Мемориала» Александр Черкасов, укоризненно покачивая головой, изучает на мониторе своего компьютера сканы докумкентов.

«Я плачу, сеньор Перейра!» Я уже видел запрос про «245-й мотострелковый полк Софринской бригады», но этот случай куда злее!», - разражается Черкасов цитатой из «Пятнадцатилетнего капитана», прочитав очередной запрос.

«Смотрите, – указывает на монитор собеседник – некий следователь запрашивает сведения об отряде «Горец», как о спецподразделении ГРУ Минобороны, хотя даже в Москве каждому известно (после расстрела осенью 2006-го на Ленинском проспекте командира «Горца» Мовлади Байсарова), что он подчинялся ФСБ! А там, в Грозном, все обязаны знать, что отряд этот, состоящий из чеченцев, сменил подчинение и командира, но стоит в том же селе Побединское! Так что этому следователю в Москву не надо, - всё свое, местное!». И через секунду вновь вылавливает несуразность в другом тексте...

Немного погодя, Черкасов выносит вердикт: пусть запросы составлены с логическими ошибками, но они настоящие.

«Реквизиты поставлены как надо… И события подлинные... Например, это похищение, - 1995 год, Махкеты, - помню... странно, что дело реанимировали… Вот по этому похищению мы тоже работали… Но запросы написаны не чтобы получить ответ по существу, а «для галочки», для отчетности!» – говорит Черкасов.

Представитель СК по Чечне Марьям Наваева предпочитает называть отправку запросов «рутинной работой следователя», напоминая, что ответы из военных ведомств следователи в итоге передают тем же военным прокурорам. Но спокойствия бывшим участникам конфликта с обеих сторон ее слова не приносят.

Офицер ГРУ Дмитрий вполне может стать свидетелем или подозреваемым по одному из таких дел. «Обычно мы «чеху» рожу начистим, ну палку перегнем, конечно, но информацию от него получим. Потом чекисты приедут, скажут, что он им интересен и увезут куда-то и не видели его. Ну а нам-то что? «Чех» он и есть «чех»,- рассказывает спецназовец.

Правозащитники говорят, что Дмитрий участвовал в системе принятых в годы войны оперативно-розыскных мероприятий: одни похищают, другие допрашивают, а третьи прячут трупы.

«Эта система «эскадронов смерти» не могла существовать без ведома и одобрения командования Объединенной группировки войск. С зимы 2000 года похищенных людей свозили, по большей части, на Ханкалу (главная база федеральной группировки), свозили со всей Чечни. Потом, в феврале 2001-го, через дорогу, в дачном поселке «Здоровье» МЧС вывезло только с одной улицы полсотни тел в Грозный, для опознания. С остальных шести улиц поселка, - там, скорее всего, были еще сотни тел, - в марте крытые грузовики отправлялись к карьеру, в сторону Аргуна. Из карьера слышались взрывы», - рассказывает Черкасов.

К примеру, среди задержанных спецназом ГРУ вполне мог оказаться сын 62-летнего Шарипа Давлетукаева. Изуродованное пытками тело парня нашли через 11 дней в мечети в соседнем районе.

«На трех «таблетках» (автомобили УАЗ) и двух БТР подъехали… Забрали в Шалинском, нашли в Гудермесском, у трассы в селе Джалка. Там рядом еще Черная речка есть. Люди местные нашли…Хоронили всем селом»,- рассказывает Давлетукаев.

Во время разговора он вспоминает, что у соседа дочь убили боевики, и ему дали квартиру в качестве компенсации. Сына Давлетукаева, как он считает, убили военные, а о компенсации речи не идет. Разница в том, что убийства боевиками расследуются, а убийства военными, которые по международным нормам, могут рассматриваться как внесудебные казни, остаются без внимания. «Не то, что денег не дали, ни рублем не помогли, ни даже извинений не было. Внуки скоро в армию пойдут. Как они будут служить?» – задает вопрос Давлетукаев.

У жителя села Орехово Ачхой-Мартановского района Ахмеда Исмаилова неизвестные военные в 2003 году убили двух сыновей, а три года спустя умерла жена. Он остался один на один с нерасследованным делом.

«Я знаю, что это были военные, – уверенно говорит он. – Куда я только не обращался – ответа не получал. Подал иск в Европейский суд, суд признал Россию виновной, назначил пособие, но только мне не нужны эти выплаты», – говорит Исмаилов и добавляет, что никаких надежд у него уже не осталось. Его голос в телефонной трубке звучит глухо, а иногда вообще обрывается на середине фразы, так что непонятно: то ли он погрузился в воспоминания, то ли в Чечне неустойчивая мобильная связь.

Исмаилов и Давлетукаев, судя по всему, готовы продолжать поиски виновных всю оставшуюся жизнь, но оба заверяют, что кровной мести с их стороны не будет. Представитель Комитета против пыток в Чечне Магомед Аламов уверяет, что спецслужбы и Минобороны своих не сдают даже по запросам следователей, ссылаясь на режим секретности. И особо отмечает, что регулирующий «кровную месть» адат (обычное право, регулирующее жизнь мусульманских обществ в том числе и Северного Кавказа) на русских не распространяются.

В прошлом вице-премьер Ичкерии Ахмед Закаев подливает масла в огонь: «Ясно, что найдутся те, кто будет пытаться так или иначе добиться правосудия».

После таких слов понятно, почему ранее размеренное существование экс-спецназовца Дмитрия, который сейчас работает водителем грузовика, получает 2000 рублей ветеранских в месяц и любит ужинать под телепередачу «Военная тайна» в квартире на окраине Москвы, теперь напоминает шпионский боевик. Его встречу с корреспондентом в московском кафе незаметно «страховали пара ребят», признается позже сам Дмитрий.

И такая жизнь ему не нравится. Он по-прежнему не понимает, за что его преследовать: «Все равно я воевал тогда за идею, как на Великой Отечественной: вот мы, а вот враги, а вот Родина, которую я защищаю». Но даже чувствуя себя правым, он готов к встречам со следователями, но на одном условии:

«Во всяком случае, если уж они амнистировали во вторую чеченскую боевиков, то пусть амнистируют и нас. Я готов отвечать вместе со всеми».

Вот только ждать Дмитрию, по всей видимости, придется долго. «На носу выборы и Олимпиада, и никому не нужно обострять ситуацию и говорить по русско-чеченскому вопросу что-то конкретное, но долго так продолжаться уже не может», – говорит глава Центра политинформации Алексей Мухин. Единственным выходом в этой ситуации для Кремля будет в более спокойное время высказать свою конкретную позицию по обеим чеченским кампаниям.

Операции в Чечне пора открыто признать войной, и «обнулить ситуацию», говорит эксперт. «Что родственникам похищенных, что военным надо сказать, что пора успокоиться и хотя бы показать, что вопрос будет решен», – предлагает политолог.

Омбудсмен Чечни Нурди Нухажиев вспоминает, что в 2010 году лично обращался к президенту Дмитрию Медведеву с просьбой создать межведомственную комиссию по расследованию похищений мирных жителей, но пока ответа нет. Комментировать расследование похищений и возможные угрозы для военнослужащих отказались в Минобороны, ВДВ и представительс тве Чечни. Представитель Внутренних войск МВД сказал, что не знаком с ситуацией.

У первых лиц сейчас нет понимания, что необходимо начать процедуру примирения не только с Чечней, но и со всем Северным Кавказом, а, следовательно, нет и соответствующей политической воли, считает главный редактор «Кавказского узла» Григорий Шведов.

Для ведения долгосрочной политики на Кавказе, говорит эксперт, расследования военных преступлений проводить необходимо. «На мой взгляд, нужно изучить опыт комиссий правды, которые так много сделали для других режимов и обстоятельств, знакомых нам по Аргентине или ЮАР. У российских офицеров и солдат сегодня есть основания опасаться мести, но сегодняшние власти должны обеспечить их защиту», – считает Шведов.

Главред «Кавказского узла» говорит, что расследованием военных преступлений должны заниматься федеральные, а не региональные силовики, как это происходит сейчас: «Это расследование не должно иметь цель пустить кровь, оно должно отделить военных преступников от героев, предусматривать возможность амнистии, возможность сотрудничества со следствием… Людей, в отношении которых проводятся следственные действия, необходимо обезопасить».

Иначе, говорят эксперты, взаимное недоверие и озлобленность будут дальше расползаться по стране, подогревая напряженную ситуацию на Кавказе, а потом перекидываясь в куда более близкие ареалы. Скажем, на Манежку.

«С середины 2000-го тактика «эскадронов смерти» стала основной в «контртеррористической операции» в Чечне. А с середины 2010 года мы фиксируем похищения и исчезновения людей, - очевидно, «силовиками», - в Москве и окрестностях», – говорит правозащитник Черкасов.

«Причина расползания чеченского конфликта еще и в том, что сейчас на всем остальном Кавказе используются те же методы, что и во время войны. Озлобление растет уже и в Дагестане, и в Карачаево-Черкесии, где к федеральным властям раньше относились гораздо лояльнее»,- напоминает Шведов.

Пока власти тянут с признанием вины за систематические похищения в кавказских республиках, перед ними вновь возникают неприятные варианты решения проблемы. Закаев вместо специальной амнистии для военных предлагает признать, что совместное сосуществование Чечни и остальной части России невозможно. И значительная часть россиян, спустя 10 лет после начала второй компании с ним согласна.

По данным опроса «Левады-центра» за январь 2011 года, 43% россиян считают, что жизнь в стране станет спокойнее, если северокавказские республики выйдут из состава федерации. Столько же говорят, что это не поможет, не определившихся по вопросу распада страны лишь 14%.

Согласно ноябрьскому опросу того же центра, 41% респондентов уверен, что будущее поколение чеченцев через 10-12 лет будет «более мстительным по отношению к России» и лишь 27% ждут от них «более дружественного отношения».

Общественное возмущение попавшими в СМИ сканами запросов, равно как и желание многих россиян отгородиться от проблемного региона, вызвана нехваткой информации о чеченской войне и ее последствиях, говорят социологи.

«Дело в том, что сложилась определенная непроговоренная вина в отношении чеченского населения, ведь когда идет речь о войне, то это «свои» против «чужих», а тут это вроде не называлось такими терминами. Не проговаривались ни причины войны, ни то, как мирное население страдало, как страдали бойцы. То, что не все там террористы, тоже не проговаривалось. Это как-то понималось, но это никогда не называлось. Потому эта тема остается до сих пор закрытой», - говорит социолог «Левада-центра» Денис Волков.

«За вторую войну в Чечне «исчезли» от трех до, возможно, пяти тысяч человек. Страсбург вынес решения примерно по полутора сотням таких дел. Практически по всем этим делам Россия признана ответственной за гибель похищенных и за нерасследование преступлений. Логичный вывод: государство несет ответственность за «распространенную и систематическую практику насильственных исчезновений», то есть за преступление против человечности, со всеми вытекающими международно-правовыми последствиями. Логичный - но очень неудобный», -в грустью говорит Черкасов.

На заседаниях суда в Страсбурге Россия пока готова терпеть возможные неудобства, но с точки зрении я уличных настроений внутри страны держать в подвешенном состоянии жертв спецопераций и военных уже становится опасным.

«Война остается возможной, если и дальше будет воспитываться мобилизационная база…Люди должны искать справедливость не в горах, а в других местах… А вообще мой знакомый омоновец ан вопрос о возможности третьей войны отвечает, а что, вторая уже закончилась?»,- говорит правозащитник.